Юрий Тамразов - Сету атум

Ты угасаешь Ярослав. Ты слаб, но это ничего. Понадобится время, чтобы я взял тебя. Я готов подождать. Если ждет она, если прощает она, то я готов. Подожди сдаваться и ты. Встань, человек!

В мире происходят неуловимые изменения. Хватка пространства чуть слабнет, гортань приходит в движение – я могу дышать, значит, могу говорить, значит, сила слова не покинула меня.

Опять. Опять это ощущение, словно кто-то помогает мне. Чувствую присутствие… Не человека, не конкретной личности. В зеркало вошла сила. Мягкое, обволакивающее, дающее утешение и надежду, женское начало незримо заполнило агонизирующее пространство. Другое ощущение. Кто ты, незнакомка? Почему защищаешь?

Стягивающие мое тело путы истончаются, моя плоть прорывает сеть. Ноги дрожат. Не удержавшись, падаю на потрескавшееся полотно асфальта, ладони обжег жар раскаленной поверхности. Здешний воздух высасывает силы, капля за каплей, медленно… Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы остаться в этом осколке до тех пор, пока впавшее в кому тело там, в мире людей, не умрет от старости. Привет, Санек!

Сознание проясняется, возвращается уверенность, так необходимая охотнику, но на сложные манипуляции сил все равно не хватает. Собравшись с духом, начинаю читать молитву. Странно, но сложные формулы древнего языка братства не спасают. Напротив, всякий раз, оказавшись на краю жизни, надежду дают простые слова.

С каждым слогом я возвышаю голос, выкрикиваю знакомые Ярославу с детства слова. Туда, сквозь патоку ирреальности. Туда, вверх. Туда, где меня еще могут услышать. Ты придешь мне на помощь. Ты всегда приходишь. Прощаешь мою глупость, стоившую тебе жизни. Мою гордыню, стоившую тебе себя.

Тьма сгущается, гаснут искры пламени, тревожившие своей опасной близостью лицо Ярослава. Мощный рев крушит барабанные перепонки моего протеже. Я знаю эти звуки, сливающиеся сейчас в грозную мелодию. Я знаю, что идет тот, кто никогда не простит меня, чей облик всегда будет пробуждать во мне слепую ярость. Знаю я, но не знает мой человек. Я силен в нем, но мой зов не способен перекрыть инстинкт. Волна ужаса поглощает Ярослава. Бедный, слабый, надеющийся на скорую смерть человек.

Кричу, что есть сил. Я не знаю, кто идет. Однако тяжесть на сердце говорит о моей незавидной участи, стоит только дождаться его появления. Только бы успеть!

Как ни странно, но страх подстегивает память. Вспоминаю, кто я и где нахожусь. Вспоминаю, что окружающее меня пространство – всего лишь сон. Что мое тело лежит на кровати и мирно спит. Что у меня есть работа и цель! От нахлынувших мыслей болит голова, тело сотрясается в судорогах. Я начинаю распадаться. Страшно? Нет. Дальнейшее развитие событий знакомо. Скрип. Мирок покрывается сетью белесых трещин. Словно треснуло зеркало. Скрип переходит в треск, углубляются белые раны. Да, такие картины побудили сету атум назвать реальности, расположенные по ту сторону сна, зеркалами. Грохот! В попытке защититься прикрываю голову мерцающими руками. Острые как бритва осколки пролетают сквозь мое тело.

Занавес рухнул, обнажив присутствие сотворившего зеркало. На меня смотрят странные черно-фиолетовые глаза. Тонкие бескровные губы на бледном лице кривятся в ухмылке: «Я сделаю выбор. За тебя».

Ты пришла, ты успела. Его мир рушится, спасибо, любимая. Я смотрю на Ярослава сквозь падающий занавес осколков. Я говорю с ним уже в который раз. И вновь сила первого из Ка искажает меня. Как жаль, что я просто не могу заполнить тебя, человек. Как жаль, что сотворивший нас даровал тебе свободу воли. Как жаль, что ее терзают из-за моей слабости. Уходи, Ярослав, и возвращайся вновь. Я веду тебя.

***

Огни ночного мира поблекли в голове, оставив лишь послевкусие, – странный коктейль из тоски и любопытства. За долгие месяцы я проскользнул в другой мир. Так необычно. Проскользнул, или провел? Провела?

Поворачиваю исцарапанный ключ в замочной скважине, для надежности придавливаю стальную дверь.

В подъезде по обыкновению не горит лампа, несколько метров до подъездной двери погружены в непроглядную тьму. Не страшно. Я вырос в этом доме, знаю каждый закуток. Знаю подъезд, знаю двор, знаю район и весь суровый рабочий квартал. Как там? «В рабочем квартале зубы из стали, рабочие руки сильны…». Бытие определяет сознание, и наоборот.

На улице по-прежнему царствует ветер, гоняет ошметки облаков по низкому серому небу. Лицо обдает порывом холодного ветра, зажмуриваю глаза от слепящего дневного света. Прохожие спасаются от секущих линий дождя под зонтами. Я, задрав воротник короткой кожанки, шлепаю по февральской слякоти, заворачиваю за угол обшарпанного девятиэтажного дома.

Сон высосал все соки, сил на анализ уже не остается. Просто иду, что называется «куда глаза глядят». Всматриваюсь в хмурые лица идущих навстречу людей. Уже привычно состояние. Может так взрослеют охотники? Детство кончилось, поиграли и будет? Что делать теперь? Куда идти? Что показали мне в зеркале?

Без единой мысли в голове, спустя час дошагал до центра города. Людей, в особенности молодых ребят и девушек, на улицах становится заметно больше. ВУЗы облюбовали самую динамичную часть города. Некоторые прохожие, издалека завидев мою закованную в черное фигуру, вскидывают в приветствии руку. Кто-то перекрикивает гонимую ветром какофонию звуков, льющихся из всевозможных магазинов, пытается рассказать важные университетские новости. Просто иду.

Суббота, можно расслабиться и отбросить обычные хлопоты рабочего дня3.

Голова отдает болью при каждом шаге, созерцательный настрой медленно улетучивается. Обрушившаяся реальность заставляет оглядеться. С удивлением обнаруживаю место моего нахождения. Золоченые купола древней церкви возвышаются надо мной. С учетом погоды и событий прошлой ночи картина, открывающаяся глазам, более чем символична. Золото куполов на фоне налитого тяжестью серого неба. Троекратно перекрестившись, шагаю за массивные двери в приятный глазу полумрак4.

В храме тихо. Вновь, перекрестившись, подхожу к служительнице, беру одну свечку. Можно, конечно, обойтись и без этого ритуала, но в чужой монастырь… Медленно обхожу пространство храма, под ботинками скрипят доски настила. Нашел, выбор сделан. Позолоченный подсвечник возле образа пустует, даже остатков оплавленных свечей нет на нем. Видимо святой не очень известен у прихожан. Иконописец поразительно четко отразил напряженное, яростное изучение Творца и его творений, застывшее в глазах святого. Я не знаю его имени, его лик не светится вселенской любовью, но эта ярость в глубине изумрудных очей вызывает почтение. Чувствуется сила. Возношу короткую молитву к Творцу. Пылает свеча. И пусть изображенный на иконе донесет мой зов: «Святый Боже, вразуми меня. Дай силы не противиться воле твоей. Дай мудрости в сердце». Все, на выход.

Стоило только выйти на улицу, как тишина разлетелась в клочья.

В кармане куртки дергается телефон. Будь я по-прежнему опустошен, звонящий не добился бы своего. Однако за короткое время пребывания в стенах храма самочувствие мое порядком улучшилось, звенящая головная боль отступила, тело налилось силой. Может, услышал?

Возбужденный женский стрекот бьет по слуху. Из сумбурной речи понимаю, что отдохнуть сегодня не удастся, зато в кармане, возможно, на три-четыре хрустящих купюры станет больше. Очередной клиент с полтергейстом в голове5.

Страдающая от чертей женщина живет не так далеко, через квартал от храма. Хмыкаю, прекрасная возможность сэкономить деньги на такси и собраться с мыслями. Мешу ботинками толчею из снега и грязи, в мыслях возвращаюсь в зеркало.

Попытки возродить в воображении осколок зеркала ни к чему не приводят, память девственно чиста. Из всего увиденного остались лишь непонятная тоска да мазохистское желание продолжить поиски несмотря ни на что.

У меня, как у всех охотников, есть дурная привычка – задумавшись, обращать взгляд в глаза собеседнику, или прохожему, или стоящему рядом. Смотреть до тех пор, пока последний не отведет глаза. И сейчас, шагая по улице, автоматически всматриваюсь в серые, карие, голубые, зеленые глаза. Естественно, вызываю скрытую агрессию. Идущий навстречу молодой человек в черной куртке, черных джинсах, черных же ботинках, мрачно всматривающийся в ваши глаза – не самое приятное впечатление. Ну, а уж с учетом своеобразной походки, больше пригодной для плаца, чем для городских улиц… Бытие определяет сознание. Жизнь на окраине рабочего квартала среди суровых и молчаливых людей. Единственный сын в семье советских милиционеров. Внук запорожского казака и сурового ассирийца – кавалериста Красной армии. Охотник.

Цифра, намалеванная блеклой красной краской на углу пятиэтажного дома, выдергивает меня в реальный мир. Пришел.